Ибо их есть царствие небесное

На ул. Сурикова стоит старик. Обычный советский старик, чей-то отец и дед. Продает разделочную доску и три лопатки. Выпиленные нетвердой рукой, кривые, неказистые. Старик сделал их сам, - не надо быть ясновидцем. Лопатка стоит 70 рублей, доска - 180.
- Можно лопатку? У вас будет сдача? - протягиваю пятисотку.
Нет, таких денег у старика нет. Есть только три десятика из металла.
- Вы что же, ничего не продали сегодня?
- Нет, - огорчается.
Рядом овощная палатка.
- Не меняю! - гаркает советская тетушка.

- Жалко. Я хочу помочь старику, он сегодня ничего не заработал...
Тетка - обветренная душа - без слов лезет в карман, пыхтит, но совершает операцию по размену. Узнаю наших людей: битые и охреневшие от битья, они очерствели снаружи; но сердца - часто нетронутые.
Пока мы совершаем обмен, вижу, как к старику подходит девушка, по виду студентка, и забирает кривую доску.
Старик оживлен:
- Выбирайте! - веером держит лопатки. Он норовит дать мне сдачи. Я отказываюсь. "А как же?" - настаивает. Но не выдерживает. Я вижу, как дрогнула рука старика и поползла в карман с 30 рублями. Для него это деньги.
Мы тепло благодарим друг друга и расстаемся.
Таких стариков - с пучком редиски, или зачитанными до дыр книжками, или ведром картошки - всякий день можно видеть. Их нельзя оскорблять милостыней. Они ведь не просят.
Если вдуматься, можно умереть от стыда и горя. А если пройти мимо - умрут они.